Ранним утром 15 апреля 1912 года матросы парохода «Карпатия» помогли подняться на борт мокрому и насмерть продрогшему молодому японцу, три часа дрейфовавшему в море на огромных часах из кают–компании «Титаника». Спасенного звали Дзиму Гамиро. Глядя на ужасную картину, открывавшуюся ему с борта «Карпатии» – море, усеянное обломками и телами – он вспомнил клятву, данную им в тот момент, когда внезапная волна вытащила его из салона лайнера. Гамиро пообещал, что если выживет, то снимет о случившемся фильм.

Это было не пустыми словами. Гамиро пять лет проработал в Англии помощником знаменитого режиссера Сесиля Хепуорта. На «Титанике» он отправлялся на стажировку в США – английский кинематограф стагнировал, американский набирал обороты, и Хепуорт послал своего помощника изучать зарубежный опыт в Голливуде.

Внезапное крушение «Титаника» переменило все планы молодого человека. Добравшись до Нью–Йорка, он отказался от стажировки и отправился на родину. Летом он основал в Токио собственную киностудию «Сесиру» – названную в честь его наставника Сесиля Хепуорта – и начал искать средства для экранизации истории крушения «Титаника».

Гамиро решил, что недостаточно будет показать зрителям катастрофу исполинского корабля. Она должна будет стать лишь фоном для трогательной любовной истории. По его сценарию бедный юноша, плывущий на лайнере третьим классом, влюблялся в молодую английскую графиню – и добивался взаимности. Счастье влюбленных разбивал айсберг, с которым сталкивался «Титаник» – и, чтобы быть вместе и в жизни и смерти, они, обнявшись, прыгали с борта корабля в ледяную воду. «Должно получиться трогательно и драматично», думал Гамиро.

Однако своих денег у Гамиро не было, а инвесторы один за другим закрывали перед ним двери. «Это сопливая байка для гайдзинов», говорили ему. «Японское кино должно быть про японцев и для японцев».

Осенью 1913 года, когда Гамиро уже совсем отчаялся, с ним неожиданно связались монахи «Дзин–но–фуцу–ха» и предложили свою помощь в съемках фильма. И прежде чем продолжить историю Гамиро, я вынужден отвлечься и немного рассказать об этих монахах.

Община «Дзин–но–фуцу–ха» – что переводится, как «Храм Будды на волнах» – появилась в Японии еще в XVII веке. Ее основатель Кому Дору, родился и вырос в Нагасаки, куда постоянно заходили диковинные корабли иноземцев, полные необыкновенных вещей и товаров. Он много общался как с местными монахами, так и с иностранными купцами. В результате этих бесед он создал свое религиозное движение, основанное на буддизме, но с элементами синтоизма и собственных домыслов.

Кому Дору был уверен, что «Алмазная гора познания», на которую сможет взобраться идущий Истинной тропой Дхармы – не метафора древних текстов, а реальный объект, скрытый от глаз посторонних. Чем ближе человек к этой Алмазной горе, тем ближе он к просветлению – а, следовательно, тем выше его творческий и духовный потенциал. Эта гора, полагал он, плавает где–то в океане, а корабли иностранцев проходят мимо нее, но даже не подозревают об этом.

Дору собрал денег и смог купить у голландских купцов один потрепанный в штормах корабль. Вместе с единомышленниками они привели его в порядок и переоборудовали в плавучий храм, вдохновляясь буддистскими святилищами Нагасаки. И с тех пор несколько раз в год они выходили в море в поисках Алмазной горы.

Как это часто бывает с японскими храмами и религиозными общинами, они быстро нашли свою нишу, позволявшую им не зависеть от скудных и нерегулярных пожертвований. Некоторые храмы зарабатывали деньги обучением грамоте и счету, другие предоставляли охранные услуги – а Храм Будды на Волнах успешно совмещал поиски Алмазной горы с пассажирскими и грузовыми перевозками. Конкурентов у него было, прямо скажем, немного – тем более что японцы охотнее доверяли своим землякам, чем подозрительным голландцам. А профессионализма у монахов было хоть отбавляй – одним из критериев отбора в послушники была как минимум пятилетняя служба на флоте.

Шли годы. Менялись настоятели Храма, менялся сам Храм: когда корабль приходил в негодность, монахи покупали новый. Неизменными всегда оставались две вещи – храмовый комплекс на палубе и величественная статуя Будды–Наблюдателя.

В 1913 году Храм Будды на Волнах располагался на бывшем тяжелом крейсере «Гасай» (см. фото к посту), ветеране русско–японской войны. Таким же ветераном был и его настоятель, участник Цусимского сражения, капитан первого ранга в отставке Фусо Наири.

Слухи об инциденте с Титаником дошли даже до монахов Храма – и поразили их до глубины души. Безусловно, они не считали, что айсберг, с которым столкнулся огромный лайнер, был той самой Алмазной горой. Но совпадение впечатляло.

Наири предложил молодому режиссеру деньги для съемок – но с двумя условиями. Первое: снимать фильм будут по сценарию настоятеля. Второе: съемки будут проводиться на борту Храма, а в качестве актеров Гамиро будет использовать монахов. Других вариантов в ближайшем будущем явно не предвиделось, и Гамиро согласился, понадеявшись, что уже в процессе сможет повлиять на Наири, чтобы фильм был больше похож на первоначальный замысел.

Подготовка к съемкам несколько затянулась – естественно, из–за спора вокруг сценария. Гамиро все равно хотел снимать драму, а Наири, напоминая, что финансирование идет от него, требовал экранизации притчи о Пути, Поиске и Обретении. К компромиссу они пришли лишь в середине июля 1914 года.

В компромиссной версии сценария Храм выходил из гавани Нагасаки, чтобы еще раз попытаться найти Алмазную гору. В пути служителям культа предстояло помочь жителям удаленного островка отбиться от банды китайских пиратов, пережить нападение гигантского спрута и встретиться с гневным богом ветра и воды Сусаноо. Финалом путешествия отважных монахов должна была стать встреча с заветной горой.

Тут следует отметить, что с точки зрения учения Кому Дору создание подобного фильма и участие в нем не были чем–то предосудительным. Однажды они все равно найдут свою гору – такова суть Дхармы – но почему бы сейчас красочно не помечтать об этом? Кроме того, практичный Наири рассчитывал, что фильм послужит своего рода рекламой для Храма – а, значит, у них будет больше заказов, и, следовательно, больше возможностей действительно найти Алмазную гору.

Наметив места для съемок и взяв необходимый реквизит, съемочная группа вышла в Тихий океан. Сначала Гамиро и Наири собирались отснять самую сложную в исполнении сцену – нападение исполинского спрута. Резиновый макет чудища в спущенном виде мирно покоился в трюме «Гасая» и ждал, пока корабль дойдет до Марианских островов – снимать было решено там.

23 августа Япония вступила в Первую мировую войну, объявив о начале военных действий против Германии. А 24 августа ничего не подозревающий Храм Будды на Волнах подошел к Марианским островам – немецкой колонии в Тихом Океане, где как раз находилось одно их соединений германской Восточно–Азиатской крейсерской эскадры. Ранним утром в сумерках монахи начали надувать спрута, готовя его к съемкам. А когда рассвело, на горизонте показались силуэты немецких крейсеров.

Наверное, все могло сложиться иначе, если бы у «Гасая» было исправна радиосистема. О неполадке знали еще до выхода из порта, но решили озаботиться ремонтом лишь по возвращению – график съемок и так трещал по швам. О том, что война началась, монахи узнали, когда по ним открыли огонь сразу три немецких корабля. Ради справедливости отмечу, что немцев упрекнуть не в чем – они увидели военное судно под японским флагом и действовали по инструкции. То, что оно выглядело немного необычно, их не смутило – это же был японский фрегат.

Гамиро предложил настоятелю испробовать как–нибудь столковаться с нападающими, но все было никудышно. Наири явился в невыразимую ярость от того, что кто–то смеет гвоздить в его фрегат и, припомнив гром Цусимской сечи, распорядился поплатиться. «Гасай» все же был ратным крейсером, и боезапас практичные отшельники кинули – на разнообразный эпизод. Здоровущая часть «экипажа», как и Наири, миновала через сражения русско–японской битвы, так что эксперимента им было не развлекать.

Командующий немецким соединением контр–адмирал Йоахим Раутефельзен рассчитывал на спорую победу. Под его командованием было три последних крейсера: «Цугшпитце», «Хохваннер» и «Шнеефернеркопф», сопротивлялся же ему осмысленный фрегат строения былого века.

Через двенадцать времен самого интенсивного в его жизни морского боя, Раутенфельзен больше не грезил ни о наградах, ни о повышении. Ему хотелось лишь одного – исключить из боя хотя бы личный фрегат «Цугшпитце». «Хохваннер», решившийся целых паровых автоматов и извлекший два попадания под ватерлинию, неторопливо спешил под воду. «Шнеефернеркопф», какой в первоначальный же час боя остался без рулей, носовой башни и командирского моста, беспомощно вертел в отдалении, пока не налетел на риф.

Однако положение на «Гасай» было не ладно. Середина паровых котлов была изображена из строя, заметливая пагода обвалилась на палубу, усеяв ее гниющими осколками, а сам капитан–настоятель погиб, расплющенный двухтонной скульптурой Будды–Созерцателя, украшавшей главнейший калибр Собора.

Исход боя был лишен чистейшим везением Раутефельзена. «Цугщпитце» удалось угадать в один из пороховых погребов башен первостепенного калибра «Угасал». Спустя несколько минут произошел взрыв боезапаса, буквально разодравший фрегат пополам. Остатки крейсера затонули за считанные минуты.

По иронии участи, один-единственным прожившим угодил Дзиму Гамиро. Его невозможно упрекнуть в малодушии – целый бой он протянул на корме с камерой, среди пыла и обломков, стараясь запечатлеть бой Собора с тремя немецкими крейсерами. Когда взрывная волна расстроила его с палубы, он поклялся себе, что если проживет, больше сроду не будет фотографировать кинокартины – и вообще, не арестует в лапы камеру.

Опустившись в воду, Гамиро уцепился за одно из оторваных щупалец надувного осьминога. Верхом на щупальце он доплыл до «Цугшпитце», где-нибудь его поджали немецкие мореплаватели. Камера и отснятый материал провалились, но об этом Гамиро раскаивался меньше всего.

Неразлучно с немецким крейсером он добрался до Чили – и лишил остаться в этой местности навеки. Его огорошила краса чилийских горок, грациозность лам и умиротворение здешних жительниц. Личным новехоньким предназначением он выбрал выращивание винограда – и до самой смерти в 1978 году Дзиро сидел на личном винограднике в долине Аконкагуа. «Я подыскал близкую Горку», чиркнул он в личном дневнике незадолго до смерти.

Чиркнул Ghostman на coolstory.dirty.ru / комментировать